Беляков Пётр Ульянович

Это первый правитель губернии, о котором имеется довольно обширная информация — благодаря публикациям местных краеве­дов В. Юрьева в одной из саратовских газет в 1902 году и статьи Ф. Духовникова в 19 выпуске Трудов СУАК за 1894 г.

Происхождения Беляков был самого незнатного (единственный пример во всём губернаторском перечне). О нём известно, что он уроженец Саратова и родился у бедной матери своей уже после смерти пожилого отца, мелкого торговца. Испытывая нужду и кое-как перебиваясь — «с грехом пополам» вдова с радостью «по пред­ложению начальства» определила своего сына в кантонистский ба­тальон, что квартировал в Вольске. По достижении узаконенных лет Белякова направили служить на Кавказ, в один из действую­щих полков. Этот период жизни Белякова практически не оставил о себе никаких следов. Неизвестно, участвовал ли он в сражениях и где конкретно служил. Но именно там, на Кавказе, обрёл Пётр Ульянович могущественного покровителя в лице князя Цицианова, управлявшего тогда колонизируемым краем. Благодаря его поддержке вчерашний кантонист беспримерно быстро стал продви­гаться по службе, совершив за короткий срок восхождение от ря­дового до полковника — случай, что и говорить, редкий. Протежи­руемый тем же «кавказским главнокомандующим» Цициановым, вскоре Беляков оставляет Кавказ и появляется в Петербурге, где «попадает в фавор» к графу Кочубею. В сентябре 1802 года по­следний становится министром внутренних дел и незамедлительно назначает Петра Ульяновича саратовским губернатором, предва­рительно исхлопотав ему подобающий титул действительного статского советника. Наверняка, одним из побудительных мотивов назначения явилось саратовское происхождение Белякова. Свер­шилось!

Представляю себе удовлетворение новоявленного губернатора, приехавшего в родной город, где его знали все бедным и безрод­ным, а теперь встречали с подобострастием и подхалимскими улы­бочками, поздравляя и услаждая слух и взор «Его Высокопревос­ходительства» хлебом-солью, елейными речами и всем остальным, положенным в таких случаях.

Надо отдать должное новому высокопоставленному лицу — по возвращении в Саратов Беляков сразу разыскал свою мать, кото­рая была ещё жива, занимаясь продажей молока и обретаясь всё в той же мазанке, где «мыкала горе» с почти позабытым сыночком. Полагаю, как минимум лет 10—15 она его не видела, хотя и полу­чала от него весточки и иногда помощь. Теперь же ее с почестями препроводили в губернаторский дом для непривычно безбедной жизни.

Личностью Беляков был весьма своеобразной, что находило выражение во многих его привычках и порядках, им заведённых. У него было обострённое чувство чинопочитания, и неукоснитель­ным его правилом на службе и в жизни было требование, чтобы «каждый сверчок знал свой шесток». «У меня поступать по ранжи­ру», — назидал он подчиненных и следил за нарушением оного «ранжира» даже в церкви, где каждый «чин» должен был знать своё место, и никто из младших не должен был выходить из церк­ви прежде, чем выйдут старшие по чину.

Вообще, Беляков был очень набожен, и не только в большие церковные праздники, но и в обыкновенные воскресные дни любил бывать в храме, причём непременно первым запевал «Верую» и «Отче наш» и бывал очень доволен, если остальные прихожане и присутствующие чиновники его поддерживали и пели при этом громко и внятно. Известно, что в религиозном своем усердии Петр Ульянович сменил даже полицмейстера (немца), который, при всём его желании участвовать в губернаторском хоре, не имел ни голоса, ни слуха и обладал к тому же ужасным акцентом. Взамен «этакой бездарности» Беляков взял на эту должность своего старо­го сослуживца Зотова, который, как говорят, владел таким диапа­зоном, что «приводил в трепет благочестивых христиан часто даже и вне храма».

После обеда Пётр Ульянович совершал иногда прогулки по го­роду, с записной книжкой в руке, куда вносил замеченные им ка­кие-либо непорядки или просто свои впечатления. Изредка посе­щал знакомых, но большей частью проводил время дома, где гром­ко распевал псалмы или духовные стихиры — так, что было слыш­но на улице: «Помилу-у-уй мя, Боже! Очисти беззако-о-ония моя!»

В дни отхода почты в Петербург — а это случалось раз в неде­лю — Беляков с утра запирался в служебном кабинете и никого не принимал, занимаясь делами. Все серьёзные бумаги в министер­ство и в другие учреждения всегда составлял сам, не доверяя «гра­мотеям», как он говаривал, и излагал суть витиеватым, оригиналь­ным слогом, граничащим, впрочем, иногда с безграмотностью. «В благопоспешение изполнения скораго и безпрепятственнаго Правительствующаго Сената спущенной реляцыи канцелярия без-проволочно препроводила оную к незадержному разсмотрению в магистрате...»

Но вообще Беляков активно боролся на месте с разбуханием чиновничьего аппарата, ратовал за сокращение расходов канцеля­рии и за благонравие граждан, видя их долг в том, чтобы им «все­мерно пещись о прекращении тяжб между собой и миролюбием пресекать излишния вчинания». Требовал от чиновников опера­тивно рассматривать и завершать своевременно производимые дела.

В актив этого губернатора надо отнести также его интерес к вверенному и родному краю с научной, так сказать, стороны. В одном из выпусков СУАК сообщается, что вскоре после вступления в должность Беляков задумал составить описание губернии в исто­рическом, географическом и статистическом плане. Работа эта бы­ла возложена на земских исправников, но полного описания Петру Ульяновичу так и не удалось собрать по неспособности к этому на­значенных людей.

Как часто это бывает, неумолимо строгий и требовательный к своим подчиненным, строго взыскивавший за ошибки и упуще­ния, Петр Ульянович был очень снисходительным к себе, и, как выяснилось, без конца злоупотреблял властью — принимая взят­ки, расходуя на личные нужды казённые деньги, подставляя, где это надо, «мертвые души» в ведомостях на приобретение город­ской земли и имущества. Знакомая ситуация! И развитие ее шло тоже знакомым путем.

В 1807 году, в марте, из Петербурга прибыл обер-прокурор П. С. Молчанов для расследования доноса на губернатора со сто­роны асессора казённой палаты В. Чеботарева. Все факты, изло­женные в жалобе, подтвердились. Наблюдательный и строгий ком­ментатор своей эпохи Ф. Ф. Вигель свидетельствует в своих воспо­минаниях: «И с целым возом обвинений и неоспоримых доказа­тельств хищности любимца Кочубея обер-прокурор сената возвра­тился в Петербург».

Вскоре после этого Беляков был вызван надолго в Петербург для объяснений. Последние не удовлетворили высокие инстанции, и «губернатор-псалмопевец», как его прозвали в Саратове, был предан суду, коий отрешил Петра Ульяновича от должности. Мало того. Скомпрометированный своим ставленником, вынужден был подать в отставку и министр внутренних дел Кочубей...

В. Юрьев пишет: «Итак, фортуна, так долго благоприятство­вавшая Белякову, оставила своего любимца навсегда». Он возвра­тился в Саратов униженный и презираемый недавними подхалима­ми из своего окружения. После этого катаклизма Пётр Ульянович жил совершенно замкнуто, посещая лишь только церковь. Неболь­шой его каменный дом стоял в ограде Казанской церкви, при кото­рой он был похоронен (о времени смерти не сообщается).

Время губернаторства П. У. Белякова не отмечено какими-то значительными событиями. Но оно оставило городу свои матери­альные свидетельства. В 1804 году была заложена, а в 1806 году освящена и открыта Александровская земская больница,— та, что со временем стала крупным клиническим комплексом в Саратове под названием «2-я городская больница». 27 сентября 1807 года за­вершено было постройкой здание губернских присутственных мест, в котором с той поры почти 100 лет находилось служебное помещение губернатора. Здание это в несколько изменённом виде сохранилось до наших дней и, глядя на него, всякий раз вместе с архитекторами X. Лоссе и В. Сурановым, причастными к его про­ектированию и постройке, я вспоминаю и далёкое время губерна­торства П. У. Белякова.

Во время правления Белякова были построены Присутственные места.