Рославец Виктор Яковлевич

Он был утверждён в должности губернатора только 26 сентяб­ря 1830 года, а исполнял обязанности сразу после отъезда князя Голицына: скорее всего с апреля того же года.

А прибыл Виктор Яковлевич в Саратов в мае 1829 года на должность вице-губернатора и председателя казённой палаты. В «Записках о Саратове» К. И. Попова о нём говорится, что он «был высокого роста, рябоватый, впрочем, приятной наружности, лет 40, слабой комплекции». Про него известно также, что состоял он в чине статского советника, был не женат, жил очень скромно в доме, принадлежавшем казённой палате, имел только пару ло­шадей и четыре человека прислуги. При вступлении В. Я. Рослав-ца в управление губернией канцелярия губернатора «была переве­дена в здание казённой палаты, где жил Рославец — находилась она в доме Григоровичевой, что против бульвара». Полагаю, что ныне это место занято большим жилым домом на Волжской улице, что прилегает к Православной семинарии и церкви «Утоли моя печали».

Хотя пребывал Виктор Яковлевич у руля местной власти всего ничего — около года,— но пришлось ему выдержать испытания са­мые серьёзные, и не только связанные с холерой.

Началось это в мае 1830-го, когда вспыхнули волнения удель­ных крестьян в Золотовской волости, отказавшихся производить так называемые «общественные запашки». В. Я. Рославец немед­ленно выехал на место для «личного дознания». Уговоры его ни к чему не привели, и тогда на место событий была отправлена ро­та солдат из гарнизонного батальона «на обывательских подводах» с целью насильственного водворения порядка. Были выявлены за­чинщики, коих в наказание прогнали сквозь строй войска, после чего крестьяне согласились с требованиями удельного ведомства и покорно пошли пахать землю. Факт, казалось бы, незначитель­ный, но он проливает свет на личность губернатора, характеризуя его как человека решительного и смелого, не боявшегося идти на крайние меры, что являлось частью его обязанностей на посту правителя губернии. Проглядывает определённое противоречие «желаний и возможностей» этого человека, который имел «слабую комплекцию», но, по-видимому, сильный и целеустремлённый ха­рактер, о чём говорит его линия поведения в последующий, осо­бенно тяжёлый для него и Саратова период бытия.

В начале июля 1830-го Рославец получил секретное уведомле­ние от астраханского губернатора о том, что в пределах Астрахан­ской губернии появилась холера, которая может угрожать и сосед­ним территориям. В ту пору всех лекарей вообще, включая членов врачебной управы, в Саратове было 8 человек, а специальные пре­параты и медикаменты вообще отсутствовали. Поэтому опасность беспрепятственного распространения болезни была велика, и Вик­тор Яковлевич это хорошо понимал. Сразу же он выехал в Царицын, где сделал необходимые распоряжения относительно устрой­ства обсервационных и карантинных застав, производства окури­вания следующих из Астрахани судов и подвод со всем их содер­жимым, и оставил там медика и чиновника для жесткого контроля за карантинными мерами. Вернувшись в Саратов, Рославец срочно собрал всех начальствующих особ, преосвященного Моисея, пред­водителя дворянства и информировал их о серьёзном положении дел. Но ничего конкретного собравшиеся решить не смогли, в об­щем положившись больше на «волю Божью». Особо тогда и не зна­ли, что это за болезнь, называя её «чумой» и исповедуя дедовские способы лечения: пускать кровь, пить вино с перцем, мяту, ромаш­ку, бузину, мазаться дёгтем, окуриваться хлебным уксусом.

Тревожные вести продолжали поступать с волжских низов — в Астрахани холера буквально свирепствовала, появились первые заболевшие в Царицыне. Незамедлила болезнь «пожаловать» и в Саратов: 31 июля умерли первые два бурлака, прибывшие из Аст­рахани — «в самое короткое время», а далее число жертв начало стремительно увеличиваться. Болезнь поражала целые улицы и кварталы. В довершение всего заразился и сам Рославец. В городе началась паника — все начальствующие особы, а за ними и про­чие спешно покидали Саратов. Больного Виктора Яковлевича пе­ревезли из губернской канцелярии за город, в дом А. Д. Панчулидзева, и все распоряжения по губернии какое-то время отдавал со­ветник губернского правления. В самый разгар эпидемии — в сере­дине августа — в городе умирало ежедневно по двести и более человек. Похоронные команды собирали трупы, складывали их вповалку на телеги и везли к местам захоронения — таковые были определены невдалеке от Ильинского кладбища, в овраге, назван­ном кладбищенским. Только отдельные умершие персоны удостаи­вались гроба и отпевания. К концу августа Виктор Яковлевич по­лучил какое-то облегчение от болезни и вступил в управление гу­бернией. Было объявлено своего рода чрезвычайное положение в городе: работали в канцелярии с раннего утра до полночи, мно­гие служащие ночевали на рабочем месте, принимая и отправляя экстренные депеши с эстафетами и нарочными. У канцелярии по­стоянно дежурили нанятые втридорога извозчики. Губернатор, оставаясь в доме Панчулидзева, никого не принимал, объяснялся через дверь или через доктора. Подаваемые ему бумаги тщательно окуривались...

Лавки в городе были закрыты, торговли никакой в это время не производилось, въезд в Саратов подвод со съестными припаса­ми был запрещён. На площадях и улицах под надзором полиции день и ночь жгли навоз — считалось, что дым от него уничтожает заразу. А потому всё вокруг было в смраде, стояла удушливая жа­ра и безветрие, солнце сквозь дым виделось багрово-красным и зловещим — зрелище это, по словам очевидца, было ужасным...

Отдадим должное Виктору Яковлевичу: он проявил в этой тя­желой обстановке определённое мужество — продолжал, по мере своих сил, бороться с собственным недугом и не оставлял попече­нием вверенный ему город и край. В начале сентября ситуация ста­ла несколько поправляться — из Петербурга прибыла команда ме­диков из 80 человек с лекарствами и медикаментами, много апте­карей и фельдшеров, которые споро взялись за дело, разъехавшись по округе. Прибыл сюда для личного освидетельствования ситуа­ции и министр внутренних дел граф Закревский, которому мест­ные жители, измученные несчастиями и убытками, принесли це­лую груду жалоб — на бездействие властей, полиции, на произвол торгашей, взвинтивших цены на гробы, на уклонение лекарей от помощи и т. д. По жалобам впоследствии были приняты строгие меры.

Холера отступила окончательно в октябре, и Рославец ещё не­долго— до апреля 1831 года — оставался в должности губернато­ра. Слишком короткий срок для того, чтобы успеть сделать что-то существенное. Губернаторство Виктора Яковлевича осталось в па­мяти последующих поколений как время печальное. По статисти­ке, около 10 тысяч саратовцев умерло от эпидемии — четверть тогдашнего населения города. И Печальный переезд в Саратове (впоследствии улица Серова) — это отзвук тех далёких времен, когда двигались по окраинной улочке траурные дроги — от Иль­инской церкви, через мосток, к кладбищенскому оврагу.

В мае 1831 года Виктор Яковлевич получил назначение на дол­жность губернатора в Енисейскую губернию. Но, как свидетельст­вует К. И. Попов, «за болезнию» Рославец от нового назначения отказался и жил до ноября того же года в Саратове. Тот же свиде­тель намекает, что служебному продвижению Виктора Яковлевича повредила его связь с женой губернского прокурора, о чём в горо­де была «молва», и через чего был Рославец «в больших неприят­ностях с обманутым мужем». В дальнейшем следы нашего седьмо­го губернатора теряются.

Уверен, что каждый прочитавший вышеприведённые строки о Викторе Яковлевиче Рославце, проникнется к нему симпатией и сочувствием — никому из остальных губернаторов не уготованы были судьбой такие испытания, из которых он вышел с честью, не скомпрометировав себя, хотя и не прославив...